Елена Панделис
Семь вопросов Мишелю Уэльбеку
Юность, 16 апреля 2020
Я, конечно, представляю, как можно было бы начать письмо знаменитому писателю, учитывая нормы французского эпистолярного этикета и социокультурные особенности. Но вы бы поморщились. Вы в любом случае поморщились бы, прикрыли бы глаза, коснулись бы правой рукой виска, как если бы мигрень, а в левой — сигарета между безымянным и средним. Да, я очень хорошо помню этот жест и сигарету, помню то юное время, девяностые/нулевые, когда открыли границы, и приезд заграничного писателя был огромным событием. К нам едет Мишель Уэльбек! В вашем багаже «Элементарные частицы», «Платформа» и ещё — прямо с пылу с жару «Возможность острова». Это ваш второй визит в Москву, вы знаменитый писатель, но вас здесь упорно представляют как поэта, не понимая ещё масштаба бедствия. На встрече с переводчиками и многочисленными в те времена франкофонами вы пили Evian и грустно читали грустные стихи. Помню, все чего-то ждали, чего-то особого — возможно, когда же наконец будет про Это. От монотонного чтения стихов публика начинала потихоньку засыпать, но очень оживилась в конце, когда моя подруга посетовала, что по-русски «облако спермы» звучит искусственно, не так органично, как по-французски. Вы посмотрели сквозь неё куда-то вдаль и в ответ прочитали короткое стихотворение, где семь раз прозвучало слово грусть. Соглашусь, месье, — в сексе и правда есть грусть.
